Л. Кравчук: «Мы не расшатывали Советский Союз, он расшатан был без нас»

— Леонид Макарович, когда и каким образом вы узнали о создании в Москве Государственного комитета по чрезвычайному положению (ГКЧП)?

— Даже в период перестройки Советский Союз был закрытой страной. Например, о Чернобыльской катастрофе люди узнали значительно позже, чем следовало бы. Так и тут.

Подготовка ГКЧП держалась в строгой тайне. О комитете, конечно, не знал Горбачев, который был в Крыму, не знал никто из лидеров союзных республик. Я общался с Назарбаевым, Каримовым — президентами Казахстана и Узбекистана, многими другими людьми. Они, как и я, ничего не знали.

О путче я узнал ранним утром 19 августа 1991 года от первого секретаря ЦК Компартии Украины Станислава Гуренко. Он мне позвонил и сказал, что в Москве власть перешла к ГКЧП.

— Когда состоялся ваш первый разговор с генералом Варенниковым? Что он вам сообщил?

— Гуренко во время телефонного разговора сообщил мне, что у него в кабинете находится генерал Варенников, который по поручению ГКЧП приехал в Украину. И сказал, что генерал хочет со мной встретиться...

Собрались в моем кабинете председателя Верховного Совета. Группу генералов возглавлял Валентин Варенников. Также были Станислав Гуренко и Константин Масик (первый вице-премьер). Мы начали дискутировать по главному вопросу. Генерал Варенников приехал с целью склонить и меня, и Верховную Раду к тому, чтобы ввести в Украине чрезвычайное положение. Мы ему доказали, что ввести чрезвычайное положение может только сессия Верховного Совета, а председатель таких полномочий не имеет. Депутаты же, как большинство руководителей республики, были в отпуске.

— Ставился ли вопрос о введении войск в Киев?

—Во всяком случае, такая информация от министра обороны СССР не поступала. Я считаю, это было невозможно. Не было никаких оснований. Ни в одном городе Украины не было народных волнений, выступлений, которые требовалось усмирять.

— А вы не думаете, что именно неуступчивая позиция Украины по условиям подписания нового союзного договора подтолкнула гэкачепистов к решительным действиям?

—Нет. Вопросы редакции нового проекта союзного договора решались в Ново-Огареве, где тогда собирались все председатели Верховных Советов республик СССР. Дискуссии (вошедшие в историю как Новоогаревский процесс) по поводу проекта договора были очень острые. Одни были за обновленную федерацию, которую предложил                  М. С. Горбачев, другие — за конфедерацию. А это совершенно разные политические срезы, отношения разной организационной плотности. Позже Верховный Совет СССР проанализировал Новоогаревский процесс и пришел к выводу, что он заходит в тупик. Депутаты пригласили президента Горбачева на заседание ВС СССР и учинили ему «допрос с пристрастием». Спрашивали, почему Горбачев не добивается подписания договора, суть которого - обновленная федерация, и почему расшатывается СССР. Горбачеву очень сложно было отвечать на эти вопросы (я на заседании не присутствовал, но по телевидению все видел). Выступление президента вызвало тревогу у людей. Именно это заседание Верховного Совета «дало сигнал» созданию ГКЧП. Гэкачеписты, как они сами говорили, старались сохранить те результаты, которые дал всесоюзный референдум в марте 1991 года.

Так что нельзя говорить, что мы не уступали. Мы просто считали, что договор был несовершенный, и полагали, что страны, входящие в состав СССР, должны иметь больше прав, больше свобод и всего того, что связано с подобным образованием, как Советский Союз. Но с нами не считались, поэтому мы и не принимали участие в подписании этого договора.

Прощай, КПСС!

— Предупредили ли вас ваши товарищи по ЦК КПУ (а вы тогда входили в состав политбюро) о письме в парткомы с просьбой поддержать ГКЧП? Вам известно, почему оно было вскоре отозвано?

— Компартия меня не предупреждала. Но я знаю, что такое письмо было. Когда ГКЧП провалилось, Вячеслав Черновил (тогда руководитель Руха во Львове) нашел копию этого письма во Львовском обкоме партии и представил ее нам на президиуме Верховного Совета Украины. Получилось, что я узнал о письме не от своих коллег по партии, а от Черновила. Этот документ, явно и однозначно свидетельствовавший о том, что руководство Компартии Украины встало на сторону ГКЧП, обсуждался на президиуме ВС и стал базовым для принятия решения о приостановлении деятельности КПУ и ее запрете.

—Кстати, когда вы решили баллотироваться на пост председателя Верховного Совета Украины, это было инициативой партии или вашей собственной?

—Тогда были и собственные выдвижения. Но в моем случае это была инициатива политбюро ЦК. Однажды мы (я, Гуренко и секретарь президиума Верховного Совета Хоменко) находились в кабинете. Вдруг позвонил Горбачев. Разговор зашел о председателе ВС. Гуренко сказал тогда (я, кстати, впервые это услышал), что Компартия намерена выдвинуть на эту должность секретаря ЦК КПУ Кравчука. Горбачев его спрашивает: «А почему не ты?». Он ответил: «Я считаю, что мне надо сосредоточиться на выполнении функций первого секретаря Компартии Украины. Совмещать эти две должности я не могу, потому что это будет нарушение всех принципов и закона».

— Легко ли вам далось решение о выходе из КПУ, а потом и запрете партии, ведь с ней связан огромный отрезок вашей жизни?

— Нелегко. Во-первых, это было коллективное решение. Я его не инициировал. Решение предложили члены Верховного Совета Украины. То, что ЦК КПУ встал на сторону ГКЧП, квалифицировалось, как измена интересам украинского народа. Говорить, что это не так, я, естественно, не мог, и по документам я голосовал за оба предложения.

Но ведь, кроме того, многие требовали сразу предать руководителей Компартии суду. Тогда горячие головы были, как и сейчас. Все в эмоциях: на улицах митинги, требования «Долой КПСС!», «Долой изменников!» В той ситуации можно было легко перенести полномочия суда, генеральной прокуратуры на президиум ВС, что явилось бы грубым нарушением законности. Я выступил на заседании президиума и сказал, что виноваты или не виноваты конкретные люди, должен решить суд.

Позже был Конституционный суд, который признал, что тогда президиум ВС принял ненормативные документы по отношению к Компартии Украины. То есть я не допустил расправы над людьми, что для меня очень важно. Даже если у меня есть своя точка зрения, я всегда соглашаюсь с решением суда, потому что суд и есть демократия.

— Повлияло ли на решение выйти из КПУ и запретить эту партию то, что в детстве вам довелось общаться с представителями национального подполья на Ривненщине, откуда вы родом?

— Нет, повлияло другое. Во-первых, я понимал, что поскольку я был членом политбюро и секретарем ЦК ранее, меня как-то ограничивали в информации. То есть все знали, а я почему-то узнавал последним. Я видел, что меня отлучают от политбюро, не доверяют. Во-вторых, я понял, что ГКЧП возглавляли секретари ЦК КПСС. Они поставили Янаева как лицо, формально исполняющее обязанности. А за ним стоял ЦК КПСС. Когда я все сопоставил, то понял, что партия не думает о своем народе. А раз так, значит, не думает и об Украине, как о независимом государстве. Я принял решение выйти из такой партии. Это, конечно, не было связано с детством. С детством связаны совсем другие воспоминания: о церкви, Боге, крещении близких.

Могильщик Союза

— Провозглашение независимости Украины произошло именно после путча, то есть события в Москве стали катализатором. Вы ставили себе такую цель 24 августа или то, что случилось в Беловежской Пуще, было логичным завершением процесса распада СССР?

— Понимаете, тогда была одна страна. Что происходит в Москве, то происходит и в Киеве. Это сейчас мы — независимое государство и получаем только отголоски событий, если они могут на нас как-то повлиять.

Неправильно говорить, что Советский Союз распался в 1991 году. Этот процесс начался задолго до путча. Уже в 1990-м съезд народных депутатов СССР согласился с выходом из состава Союза трех прибалтийских государств. А если часть стран выходит, понятно, — начинается распад. Прибалтийские республики небольшие, а потому их выход не мог оказать огромного воздействия на всю страну. Украина, Россия — вот большие республики, от которых зависела крепость Советского Союза. Но страна шаталась: война в Карабахе; в Тбилиси на площади солдаты бьют людей; в Прибалтике — танки, жертвы; в Москве — ГКЧП, танки, Ельцин.

Приход к власти Горбачева, перестройка и гласность — первые толчки к тому, что СССР в таком варианте, в котором он был создан, существовать больше не может. Советский Союз был подточен и разваливался. Одна из самых сильных и жестких мировых империй, если взять всю историю, рушилась. А когда рушатся империи — льется кровь. Нам удалось этого не допустить. Мы придали этому развалу цивилизованный характер, чтобы под завалами не оказалось сотни тысяч жизней людей. Мы сумели мирно разрешить эту проблему и в этом наша заслуга того времени.

— А как вы относитесь к тому, что многие до сих пор называют вас, Б. Ельцина и С. Шушкевича могильщиками Советского Союза?

— Они говорят истину, потому что действительно мы подписали соглашение о создании нового Содружества Независимых Государств. Мы поставили первую точку в жизни Советского Союза, но окончательная точка была поставлена в Алма-Ате уже в декабре, когда к трем странам, подписавшим документы в Беловежье, присоединились все остальные. Горбачев сложил с себя полномочия президента и объявил об этом официально по телевидению народу. Вот тогда СССР перестал существовать, как геополитическая единица.

Но начало распаду положили мы, так как видели, что он ведет к серьезным проблемам, которые могут вылиться в конфликт (а он уже назревал). Поэтому мы приняли такое решение и поставили свои подписи. Причем отмечаю, действовали в строгом соответствии с Конституцией Советского Союза — в ней было записано, что каждая республика имеет право на отделение от СССР. Подписанный документ мы вынесли на ратификацию Верховных Советов Украины, России и Белоруссии. Верховный Совет от имени народа ратифицировал этот документ, поскольку до этого на референдуме 1 декабря 1991 г. украинский народ проголосовал за независимость (91% населения — более 30 миллионов людей). Поэтому обвинять Кравчука в распаде можно, я не боюсь этих обвинений, но требуется справедливость. Как я мог, приехав в Беловежскую пущу, сказать не то, что решил народ (а народ сказал «да» независимости!)? Только диктатор поступил бы так. А я выполнил волю своего народа, который доверил мне мандат.

Две Украины?

— Как вы оцениваете сегодняшнюю ситуацию в Украине? Это то, о чем вы мечтали, то, на что вы надеялись в августе 91-го?

— Мечты — это романтика. Если человек имеет душу, сердце и человечность, он всегда имеет какие-то романтические взгляды. И политики склонны к романтике (кроме жестоких диктаторов). Особенно, когда слушаешь нашего президента — одна сплошная романтика. Он считает, что он может говорить, а все должно решаться само собой…

Да, я думал, что это будет совсем другая страна. Я надеялся, что мы сможем быстро объединиться и решить те проблемы, которые перед нами стоят. Но прошло 15 лет, а мы не то что не объединились, мы даже начали разъединяться. Теперь мы имеем, по сути, две Украины. Два разных взгляда на политику (внешнюю и внутреннюю), два взгляда на церковь, несколько взглядов на межнациональную политику. Мы не пришли к консенсусу, национальному единству. Наши политики разъединили украинский народ. Я не могу сказать, что на посту президента мне удалось все решить, но такого, как сейчас, не было. Сегодня Донецк и Львов — это две разные страны. Вот в чем главная проблема. Политики оторвались от желаний и чаяний народа. Одни слушают одну часть народа, другие — другую. А политики должны так действовать и говорить, чтобы не было частей народа, а был один народ, одна нация, пусть и с разными взглядами. Слушать только одну часть народа и игнорировать другую — это уже не политика.

Да, у разных регионов Украины есть национальные, языковые, другие особенности. Их надо учитывать. Нельзя, например, силой решать языковые вопросы или навязывать церковь (тем более что по Конституции церковь отделена от государства). Нельзя силой решать что-либо, потому что это уже не демократия. Зачем тогда нам нужна была независимость? У нас был один человек (с усами или без усов — не имеет значения). Он все решал, а все говорили, какой гениальный! Если мы хотим снова подобное возродить, что ж, можно и на это идти. Однако все-таки нужно сначала спросить народ.

Инна Ахтырская