Михаил Жванецкий: Обычно говорю о себе – принц

Михаил Михайлович, философы любят цитировать известную фразу Соломона «Умножая познания, умножаем скорбь», а хватает ли вам мудрости, чтобы радоваться жизни?

В основном, когда я выхожу из дому, то радуюсь. Обстановка дома – с сыном Митькой и женой Наташей – вполне хорошая. Пока не слушаешь радио, стоя в диких московских пробках, жизнь нормальная. Выключу радио, телевизор, заглушу мотор машины, и все остальное радует. А все, что я включаю – радио, телевизор и мотор – огорчает меня. С помощью этих аппаратов я должен попасть в какое-то дерьмо. Обязательно! Либо должен ознакомиться с какой-то белибердой, либо поневоле выслушать, что там что-то взорвалось, а там пропало. Радио ведь меня не спрашивает – влезает в уши. Поэтому такое ощущение, что если выключить электричество, то воцарится мир, спокойствие, тишина и забытые отношения между людьми. Моторы перестанут завывать, исчезнет запах бензина. Будут слышны шаги, скрип снега, шелест листьев, человеческие вздохи, чей-то разговор… Через это все проступит человек.

Наверное, приобретать, как и терять, – это особое умение, даже своего рода философия. Она присутствует изначально или приходит с опытом?

Сейчас я уверен, что известный человек может остаться совершенно без денег, но не пропадет, потому что те, кто его любят и знают, помогут со всех сторон. А накапливать надо память о себе, беречь имя, потому что эта любовь и есть твой счет в швейцарском банке. Умножать и хранить по-настоящему можно и нужно только духовные ценности, которые у тебя ни вор не украдет, ни инфляция не съест.

В этом году вы предпочли праздновать 1 апреля в Киеве, на собственном концерте, а не традиционно в Одессе. Не соскучились по морю? Когда вы с ним соприкасались в последний раз?

Да вот, прошлой осенью соприкасался, до рвоты… Кто-то на яхту пригласил. С тех пор я стал врагом олигархов. На том катамаране был стол с угощением. Но так качало! И все, что съел, тут же отдал. Мы еле уговорили причалить и слиняли всей семьей – Митька, Наташа, я – от угощения, красоты, олигархов и от этой роскошной яхты. Это не то место, где можно что-то праздновать, там надо быть осторожным. Так что я соприкасаюсь с морем.

Очень люблю, когда падают первые капли дождя, в этот момент особенно интересно наблюдать за пляжем. Крики начинают усиливаться, переходят в вопли, бегут дети, мамы, кто-то ныряет, чтоб дождь не намочил. Потом все затихает и слышен только шум дождя. Когда он умолкает, опять начинают появляться голоса, выходит солнце, и все звуки сливаются в ровный гул пляжа. Шум дождя сменяет шум человечества.

Вам с олигархами общаться не скучно?

Нет, это ж были местные, одесские. А кто на яхту может пригласить – участковый врач, что ли? Николай Васильевич Гоголь, слава и гордость российской сатиры, у кого останавливался? У графини такой-то, князя такого-то – тоже олигархов своего времени. Попадаешь в руки тех, кто может тебя чем-то заинтересовать.

Какие черты от вас унаследовал сын Митя? Чувство юмора, к примеру, есть?

Это уж точно. Недавно говорит мне: «Папа, ты видел? Наш пес – левша!» Или спрашивает как-то: «Который час?» Я ему: «Митя, отстань!». А он: «Отстань – это сколько?!»

При уместном случае за столом всегда цитирую вашу фразу: «Картошка с селедкой – лучшая еда». Отношение к еде и умение так описать ее – родом из послевоенного детства?

Да. Не могу ночью уснуть, если у меня в гостинице в холодильнике нет еды. Нужно, чтобы там колбаска лежала, сосиски – об этом мы пишем в райдере. Я могу кушать, могу не кушать – это мое дело, но если там ничего не будет, я не усну. Дома время от времени меня тоже можно ночью застать у холодильника. Я внимательно изучаю его содержимое. Могу мучиться-мучиться, захлопнуть и уйти. А могу и не захлопнуть, если не спится. Достаю оттуда какие-нибудь сырники или что-то еще, безвредное ночью, сажусь, думаю о себе и жую… Я так же не могу уснуть ночью в поезде, если не запасусь, поэтому мы после концерта заказываем обычный набор: сосиски, отварные яйца, соль и бутылка воды. Не могу без этого жить. Это мое совершенно голодное детство. Макуха с маслозавода, который отжимал семечки, чтобы сделать масло. Мы сосали эти отжатые семечки. Война, голодуха, что говорить… Это крепко сидит в голодном мозгу, и моя полнота от того, что он все время велит запасаться.

Гора с горой не сходится, а вот вы с Аллой Борисовной Пугачевой сошлись. Когда вы с ней познакомились?

Я впервые увидел ее, когда она пела в первом отделении у Карцева и Ильченко – была у них на разогреве в саду «Эрмитаж» на летней площадке. И Рома с Витей меня взяли с собой. Алла уже была лауреатом конкурса «Золотой Орфей» в Болгарии, и после концерта мы поехали к ней, в конец Рязанского проспекта в однокомнатную квартиру, где она жила с мамой. Она нам жарила бифштексы. Алла была миловидная, чудная, замечательная. Но «воспаление» мне от нее не передавалось, потому что она женщина такого командного склада. Уже тогда я почувствовал в ней невероятную силу. С тех пор Алла стала приглашать меня к себе, особенно когда поселилась напротив нас. Через дорогу, на Горького (ныне Тверской), где мы сейчас сидим, как раз ее дом. В эту ее квартиру я ходил часто. Внизу у парадного всегда дежурила стайка девиц: восемь-десять особо морозоустойчивых и отчаянных.

«Скажите, Алла Борисовна выйдет?» – спрашивали они меня, когда я к ней поднимался. «Пока не знаю». – «А вы, когда будете выходить, скажите, появится ли она?»

Алла – простая, мудрая, гостеприимная. Если она что-то ест, всегда приглашает: «Садись». Сначала там с ней жил один муж – Стефанович, потом второй – Женя Болдин. Но она на них не обращала внимания. У нее для меня всегда было хорошее место и тарелка борща. Потому что я долго был одиноким, вот только последние годы с женой. Мы с Аллой любим друг друга, хотя и ни разу не любили. Алла гениальная женщина. Умнейшая женщина! Сколько у нас таких в стране? Одна, две, три…И я рад, что у нее королевский характер.

Звоню ей, говорю: «Алла, у тебя день рождения?»

«Да, я присылаю за тобой машину!»

Народ чувствует этот королевский характер. И подчиняется.

А у вас королевский характер?

Нет!.. Обычно говорю: принц.