Игорь Губерман: Если в праздник никто не пьет, нечего и праздновать

Урожденный харьковчанин, двадцать лет проведший в Москве, а пять - за колючей проволокой в сибирском лагере, куда его как диссидента упекли за слишком острый и ядовитый язык, с 1988 года обитает в Израиле, в уютном  иерусалимском районе Неве-Яаков.

Правда, ежегодно на пару месяцев возвращается на бывшую родину, где на его выступлениях по-прежнему собираются полные залы, чтобы услышать очередную порцию «Гариков» - ернических и мудрых четверостиший. Их Игорь Губерман сочинил не одну сотню, эти едкие стихи напропалую цитируют, а потому сдается, что поэта знают все поголовно. Сам Губерман обычно плохо помнит, с кем когда-либо встречался и беседовал, но, чтобы никого не обидеть, ласков со всеми.

Игорь Миронович, как вам удается сохранять такой жизненный тонус и озорной взгляд на мир? Вокруг ведь финансовый кризис бушует. Не возникло у вас, кстати, желания написать на эту тему что-нибудь актуальное, на злобу дня?

Я ни на какие политические события не откликаюсь. Мне это неинтересно. Я про любовь пишу, про мужчин, женщин, про смерть, про жизнь… О вечном, в общем…

Это на вас, наверное, Иерусалим так действует…

Да я и в Москве так же писал. И вообще, я традициям не изменяю. У себя мы, например, все праздники празднуем - русские православные, советские, еврейские, израильские. Кроме мусульманских, потому что в эти праздники никто не пьет, поэтому нечего и праздновать.

А как вам пишется сегодня?

Слава богу, ничего. Я сейчас пишу книгу прозы, и стихов уже собралось на большой сборник.

Ваши «Гарики» воспринимаются многими читателями как совершенно особый, оригинальный вид творчества. А сами вы видите какую-то их родословную? Есть у вас литературные предшественники?

Это просто четверостишия. Традиция давняя. Во Франции такие стихи назывались катренами. Пушкин писал эпиграммы. Вообще, в России было много ироничных авторов, писавших подобные произведения, например легендарный Дон Аминадо. На самом деле его фамилия Шполянский, питерский еврей, эмигрант. У него есть изумительные четверостишия, вот, например:

Жили. Были. Ели. Пили.
Воду в ступе толокли.
Вкруг да около ходили,
Мимо главного прошли.

Случай с Доном Аминадо доказывает, что для настоящего таланта эмиграция трагедией не является. Но ведь существует и иная точка зрения. Недавно Александр Городницкий вспоминал историю знаменитого барда, своего друга Евгения Клячкина. Он считает, что Клячкин многое потерял оттого, что переехал, - язык потерял, среду общения…

Ничего он не потерял! Дивные песни продолжал писать, у него были концерты, его обожала аудитория, он гастролировал в Америке, Германии, да и в России по-прежнему выступал. А главное - писал новые стихи, вернее, новые песни. Так что Евгений Клячкин не от отъезда потерял, а просто от возраста. Он ведь не покончил с собой, а утонул, инфаркт у него случился.

Вот как по-разному люди смотрят на одну и ту же проблему...

А я вам даже объясню почему. Потому, что у Сашки Городницкого работает психологическая защита, давно описанная дочкой Фрейда. Именно поэтому те, кто остался, настаивают, что непременно нужно было остаться, а те, кто уехал, считают, что замечательно поступили.

А вы сами, когда из Москвы переехали в Иерусалим, стали писать как-то по-другому?

Нет, конечно. На самом деле, в современном Израиле общение с русским языком совершенно не прерывается. В Израиле ведь полтора миллиона русскоязычных граждан. Я совершенно не владею ивритом и общаюсь по-русски с десятками людей.

Не могу не вспомнить о вашем увлечении живописью…

А знаете, с чего все началось? В молодости мы пили и веселились в разнообразных мастерских знакомых художников. А наутро обычно обнаруживалось, что это не просто место пьянки, а что-то здесь и на стенах висит. Постепенно начинаешь все это любить.

Судя по всему, у многих эта схема срабатывает, правда, не все в этом признаются. Ну, что же, тогда расскажите о вашем самом сильном музейном впечатлении за последнее время...

Хотя я бывал во всех крупнейших музеях мира - и в Лувре, и в Прадо, - самым сильным много лет для меня остается впечатление от одного магаданского музея. Его создал настоящий подвижник, я могу себе только представить, какие он для этого невероятные усилия приложил, как он уламывал начальство. Это первый и, по-моему, единственный до сих пор в России музей памяти зеков. Ведь там, на Колыме, сумасшедшие были лагеря, страшные, ну, Варлам Шаламов об этом достаточно написал. Знаете, там в огромном зале сделаны выгородки - так делают, когда экспонируют, например, скифское золото. Только вместо скифского золота на черном бархате лежат покореженная миска, ложка, лопата, кирка, отбойный молоток, ватник полусгоревший, рваный, который не греет, из которого вата торчит… И страшные штуки, чисто магаданские, - наколенники называются.

Ни в каких лагерях этого больше не было, а в магаданских лагерях забои, чтобы докопаться быстрее до руды, делали настолько узкими, что человек там работал, скорчившись, на коленях, часов по десять в день, и наколенники спасали ему ноги. Эти наколенники, тачка, все эти предметы - какая-то вымершая цивилизация, была и ушла. И там, хоть все экспонаты в закрытых стеклянных кубах, стоит такой невероятный запах зоны - а он мне знаком! - что мне там минут через сорок стало просто физически дурно. Я вышел на улицу, покурил и только потом вернулся досматривать экспозицию. Подобных музеев я нигде больше не встречал.

Что вы сейчас читаете?

Во-первых, я с наслаждением прочитал новый роман Дины Рубиной «Почерк Леонардо» - изумительная проза. С Диной я, кстати, дружу, баба она фантастически умная, я очень люблю все, что она пишет. Во-вторых, очень много читал в последнее время об истории евреев, потому что мы с моим постоянным соавтором художником Александром Окунем писали и, слава богу, недавно уже издали такой чуточку шуточный путеводитель по Израилю «Путешествие по стране сионских мудрецов»... Ну, еще читал беллетристику. Харуки Мураками, в частности.

Оказалось, все его давно уже прочли. По-моему, это какая-то дутая фигура, так же как этот француз Мишель Уэльбек - кошмар, по-моему, а не литература. С удовольствием читаю Бориса Акунина и Виктора Пелевина - его последняя книга «П5, или Прощальные песни политических пигмеев Пиндостана», на мой взгляд, очень хорошая и серьезная. А еще в современной российской литературе есть некое огромное и, по-моему, до конца недооцененное явление, поскольку все пребывают в некоторой растерянности от напора и энергии этого автора. Говорю про Диму Быкова. Я все до единой его книжки прочел - и прозу, и стихи, и публицистику. А в критике этот молодой человек, похоже, достиг уровня Писарева.