«Я во всем ищу любовь», – Денис Чмелев

– Что вам интереснее на данный момент: музыка или театр?

– Странный момент выбрался для этой беседы. Поэтому все, что я сейчас скажу, – это отчасти из определенного сильного состояния. Не ровного.

И музыка, и театр – это способы. Я не могу сказать, что интереснее. Театр – это вспомогательный инструмент. А музыка вообще была способом  признания в любви.

– Вам кажется, музыка – лучший способ признаться в любви?

–  Для того, кому я признавался в любви, это, вероятнее всего, был самый понятный язык. 

– Расскажите о проекте «Прощай Оружие».

– Возник он прошлой зимой. Я находился в состоянии влюбленности. Я вообще – человек состояний. Самое важное для меня – ощущение вибрации влюбленности. Оно очень сильно меня заряжает. До какого-то момента я маялся, я понимал, что мне нужно это куда-то отдать, и просто получались стихи. Я их себе ни в коей мере не присваивал. Я не написал ни одного стиха. Все, что я написал, – это было бездарно и глупо, смешно, наивно и по-дурацки. А это был очень странный для меня процесс: что-то возникало у меня, какая-то тема, потом все затихало, я выкладывал перед собой чистый лист, ручку, и просто ждал. Ни секундой раньше, ни секундой позже я не мог позволить себе начать писать, иначе это был бы я.

И потом я понял, что мне нужна была музыка в этот  период жизни. Я хотел звука. И пришла идея читать стихи в музыкальном сопровождении, это был очень мощный импульс. Я долго не понимал мотива: зачем мне нужны стихи и зачем мне нужна музыка. Но потом я понял: это было признание в любви.

– Какое будущее у проекта?

– Я надеюсь, что посыл проекта будет другим. Я не думаю о будущем проекта. Потому что у всего есть свой конец, и этому надо отдавать должное. Проект будет существовать и существует ровно так, как это отзывается в мире. На данный момент у меня нет мотива. Я должен быть очень сильно влюблен, чтобы писать стихи, потому что поэзия, музыка – это все оттуда. Мне так кажется.

– Вы рассказали, как рождались тексты, а музыка?

– Мы начинали это делать с одним человеком. Такой прекрасный человек Антон Малышев, который с юности занимался музыкой. Потом появился Андрей Горн, который вошел в полный состав. Потом начался волшебный процесс: я отдал стихи одному человеку, потом второму, и полный состав группы собрался – все составляющие сложились. Это было весной, и у нас был концерт. Мне кажется не важно, что когда и как сложилось, мне кажется, важен сам факт.

– А что касается отсылки к Хемингуэю…

– Отсылки никакой не было. Мы проходили мимо «Старика Хэма» с моим другом. И он сказал: «Слушай, «Прощай  Оружие» – отличный рассказ». И оно как-то так отложилось, запомнилось. Я забыл даже, кто автор, и у меня появились свои метафоры…

– Вы считаете, что ваши песни – это что-то целое, или вы больше склоняетесь к тому, что это аудио-поэзия?

– Я не читаю это поэзией, или себя поэтом. Просто так сложилось, и мне удалось это выразить в такой форме. Есть люди, которые выражают это в другой форме – в музыке. То есть у каждого есть свой инструмент. Я люблю говорить «так сложилось», потому что так складывается.

– А сейчас вы встречаетесь полным составом группы?

– Нет, все вместе мы не встречаемся.  По-моему, к сожалению. Все это до какого-то времени прекратило существование, потому что из группы ушла ее «мама». А воспитывать «ребенка» одному очень сложно, но есть дяди, тети… Мы встречаемся по отдельности. Я понимаю, что все есть, и все готовы. И нужен момент, когда все будут на старте и смогут выстрелить

.

- Перейдем к театру... Вы учились на актера?

– Да, учился на актера в театральном отделении Университета искусств им. Котляровского. На актера театра анимации: я кукольник.

На 3-м курсе Степан Владимирович Пасечник, художественный руководитель театра «P.S.» пришел к нам на курс ставить драматическое произведение, и я попал к нему в театр. Это – первый мой театр и первый мой учитель

– А почему вы ушли?

– Ушел влюбляться. Театр «P.S.» был для меня слишком мощным, более дисциплинированным, чем мое внутреннее состояние, как актера. Я многих вещей не понимал.

И я ушел в театр «Новая Сцена». Мне казалось, там все будет проще и понятнее. Там я работал 2 года.

– Потом вы ушли из «Новой Сцены»? Почему?

– На тот момент складывался коллектив театра «Прекрасные Цветы». Я хотел искать мое, а это было немножечко, чуть-чуть не мое.

– «Прекрасные Цветы» – это коллектив, который создали вы?

– Да, мы создали его втроем с ребятами. И это тот коллектив, в котором можно свободно искать. Если даже мы и делаем не на 100% то, что я хотел бы, я понимаю, что это моя территория так же, как и ребят.

– А что вы ищете в театре?

– Я ищу в нем любви. Я во всем ищу любовь. Самое важное для меня – это сохранить любовь между нами троими, как между людьми. И я ищу некую медитацию в этом. Нужно сделать такой этюд, чтобы мне было так сложно, что я все время находился бы здесь. Это как в скалолазании: если я буду знать, что я легко доберусь до вершины, то я могу отвлекаться… Но я ленив, невероятно ленив. А любовь любит труд.

– Что вами движет?

– Не знаю, что мной движет. Мной движет, к сожалению, по большей части эмоция. К сожалению – потому что она беспочвенна. Это как сухая земля. Это некая такая волна, которая просто забирает силы, и не приводит, по сути, ни к чему.

– В отличие от чего?

– В отличие от сути. Имеется в виду, от покоя – противоположной стороны эмоции. Но покоя ли мы ищем?

– Но покой не может быть основой для творчества…

– Мы много спорим об этом: может ли человек без крика внутри, безэмоционально, а просто с данной ему фантазией и способностью формулировать творить настоящее искусство. Не вложив эмоцию – она не отзовется. Это двойственность: отдаю ли я себя в рабство эмоции, чтобы творить, или у меня есть выход? Будет ли смысл для меня выходить на сцену, если я буду абсолютно спокоен? Хотя актер не может выходить на сцену не спокойным – он же должен вести героя…

– А любовь – эмоция?

– Есть 2 вида любви. Есть эмоциональная любовь. И когда эмоция уходит, тебе человек говорит: «А я тебя больше не люблю». А ты: « Как!? Ну, ты же вчера, ну…». А он тебе: «Ну, так…».

А есть любовь, которая глубже эмоций. В ней эмоции не властны, они все являются одной. Все сливается и начинает гейзером бить, как какой-то чистый источник. Но это – другая любовь, это такая «истинная любовь».

А любовь эмоций она слишком изменчива… И это можно назвать любовью: она более интересная даже, потому что там же много эмоций, там такая страсть… Но я к другой любви стремлюсь.

– Вернемся к «Прекрасным Цветам». У вас есть спектакли «Жир» и «Крыса». Пока больше ничего?

– Мы делаем третий спектакль. Больше я ничего не могу сказать, потому что пока нечего сказать. Должно пройти немного времени.

– Будет ли третий спектакль в такой же технике?

– Мы ищем. Да, будет что-то резонировать с предыдущими работами, а что-то нет.

– А когда ждать премьеру?

– Скорее всего, в феврале, если все сложится,  мы очень надеемся на это.

– Когда вы собирались с ребятами, вы изначально планировали делать в таком духе?

– Так сложились звезды… Мы никогда не общались, но всегда знали друг друга. Я, Артем и Игорь. И только после выпуска всех нас троих, когда шансов на то, что мы можем сблизиться, стало намного меньше, тогда мы все как-то соприкоснулись. Сначала мы хотели сделать просто капустник в Доме актера. Мы сделали, и тут поняли, что готовы остаться друзьями, и наши «творческие духи» соединились, и получился маленький ребенок  «Прекрасные Цветы».

– Ваш театр сразу полюбился зрителям. В чем секрет?

– Секрет в любви. Может, это звучит самонадеянно, но я никогда не буду выходить на сцену с ребятами, если почувствую, что мы перестали любить друг друга. Это самое главное. Это то, на чем строилось наше сотворчество.

– Как проходит ваша работа над спектаклями?

– Все происходит спонтанно. Единственное, что мы задумываем заранее – это «О чем мы хотим». «Крыса» – это плод нашего первого общения: мы так общались, так вместе взаимодействовали, потому что мы же все втроем актеры. Нам надо было просто все уложить в какой-то подходящий сюжет. В ней есть возможность баловаться.

С «Жиром» для нас важна была идея. И потом мы от нее уже шли…У нас был долгий процесс с Сергеем и Снежанной.

– Как вы считаете, каким должен быть современный театр?

– Современный театр должен быть. Сейчас, мне кажется, тот этап когда его надо спасти. Каким – тем или иным – я не осмеливаюсь сказать.